«Я был спокоен – мне нечем было себя упрекнуть. Ведь вел я себя достойно коммуниста. При вступлении в партию на заводе я сообщил коммунистам на собрании, что отец мой в деревне торговал. Это было учтено при приеме меня кандидатом, а потом в члены партии. Комиссия по чистке парторганизации Общепита заседала в столовой на улице Малой Подгорной. Присутствуют кроме коммунистов в столовой много беспартийных. Сдвинуты два обеденных стола. За одним три члена комиссии. На другом, ящик, обернутый красной материей. Я стою за этой трибуной, рассказываю о себе. Пожилая, седая партийка Цыкарева глядит на меня, как Тарас Бульба на изменника сына Андрея.
Я кончил рассказ о себе, а она берет со стола бумагу, объявляет:
- Вот справка с Горского сельсовета. Твой отец был не только торговцем. Он был лесопромышленником! Ты это скрыл от партии.
- С четырнадцати лет, - говорю я, - не жил с отцом, учился в Вознесенье. Он с нами, с матерью здесь в городе тоже не живет.
- Тебе уже двадцать два и ты не мальчик сегодня, обязан знать, чем занимается твой отец! – продолжает наступать на меня Цыкарева.
- Знаю, что он служит где-то в Кондострое. Мне до этого дела нет! – начинаю я сердиться, но мужик, что сидит рядом с Цыкаревой, снял очки и изрек сурово:
- Плохой ты сын, если тебе нету дела до отца! Я предлагаю исключить его из партии за скрытие социального происхождения!
- Если так надо, - пожал я плечами, - исключайте.
Исключили. Партбилет мой остался на столе у Цыкаревой.
Решил вернуться на завод. Позвонил в кадры, ответили:
- Приходи, оформляйся, хоть в ремонтный, хоть в механо-сборочный».
Journal information